Математику А. С. Пушкин не любил: у него все вычисления,
как ехидно заметил его лицейский преподаватель, кончались нулем.
Зато искру поэзию умел извлекать отовсюду, из самых, казалось бы,
неподходящих мест. 'Румяный критик мой...' свидетельствует,
что он мог даже высечь эту искру из глинистой, неплодородной
болдинской почвы, где, надеясь, что хоть здесь-то наш гений
не будет сорить стихами, на славу постаралась, чтобы обунылить
пейзаж.
Так вот, готовясь писать историю пугачевского бунта, он странствуя
по путям боевой славы крестьянского полководца, заскочил
ненароком в Казань. И здесь встретился с Лобачевским. Целый
вечер пробеседовали они за закрытыми дверьми, а о чем -- дотошные
исследователи так и не сумели распознать в архивной пыли.
Осталась только короткая запись в пушкинском дневнике на следующий
день: 'Оказывается, и математика свою поэзию имеет'.
Юный Пушкин написал, по рассказам, любовное послание
жене Карамзина. Та показала его мужу, и знаменитый историк
по-отечески сурово, но с глазу на глаз, поговорил с
зарвавшимся поэтом.
Так у этого романа дальше заваязки дело не пошло. Однако
эпилог появился. После дуэли с Дантесом Пушкин попросил
вдову историка прийти к нему, что для нее не составило
труда, ибо была намного младше Карамзина, и на момент
смерти Пушкина еще вполне была в соку.
Говорят, когда Пушкин закончил своего 'Годунова',
он ходил по комнате, бил себя по ляжкам и приговаривал:
'Ай да Пушкин, ай да сукин сын, ай да молодец'.
Впрочем, потомки при всем респекте к этой пьесе
не очень-то дарят ее своим вниманием.
Оригинальное сообщение находится здесь: Пушкин
Комментариев нет:
Отправить комментарий